И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной - Виталий Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорили о многом, упор делали на новые формы воспитания и обучения. Нас с Миутом заинтересовал, в частности, опыт одной из школы по внедрению систему школьного самоуправления.
При этом функции администрации школы значительно сужались, а школьный комитет распоряжался организацией учебного и воспитательного процесса чуть ли не единогласно.
– Слушай, – шепнул мне мой неугомонный друг. – На тебя глаз положила Томка Грунская из КСК.
КСК – Кучукский сульфатный комбинат. Он находился в семи километрах от Боговещенки и был крупным поселком городского типа. Комбинат подчинялся непосредственно Москве, и поэтому и внешне (кирпичные жилые пятиэтажки) и снабжением был на райцентр непохож.
Здесь была своя средняя школа – крупная, современная.
Я посмотрел в сторону, куда показывал Валерка – на меня, почти не скрываясь, смотрели дерзкие (я бы даже сказал – наглые!) черные глаза. Они принадлежали жгучей брюнетке, судя по сидящей фигуре – девушке высокой и, что называется, крепенькой.
– Кто она? – спросил я. Мои мысли все последнее время занимала лишь одна женщина, и это не была какая-то там Грунская.
– Одиннадцатиклассница из КСК. Она там молодежный вожак. Секретарь школьного комитета комсомола, между прочим – перворазрядница по гимнастике.
– Юношеский первый? – уточнил я.
– Ты чо! Взрослый первый разряд!
– Здорово… – не проявил интереса я. – Правда, здорово!
– Подойдем? – предложил Валерка во время перерыва, когда молодежь гуляла по танцзалу. Играл ансамбль РДК, Берик как всегда, подмигивал нам с эстрады. А Грунская в этот момент оказалась рядом.
– Да ну… – протянул я. – Ну чо ты, Валер, меня в новую авантюру втягиваешь? В КСК этот ездить… Нет, на фиг!
– Ну как хочешь… – Миут откровенно рассматривал Тамару, глаза его масляно блестели, и он по-моему, мысленно спортсменку раздевал. Вот ведь паразит, она же не на него, а на меня посматривает?
После перерыва вместо концерта нам показали спектакль. Что-то о проблемах школьной жизни. И тут случился конфуз.
– Но кто сможет разобраться во всем этом? – раздавалось со сцены. – Кто сможет помочь нам?
И вот в наступившей на несколько секунд тишине в зале кто-то громко прошептал:
– Пе-лютя!
Это было прозвище одиннадцатикласника из паралленльного класса по фамилии Пелютин.
«Пе-лю-тя!!!» разнеслось по залу, и вдруг зал разразился гомерическим хохотом. Выходит, этим, на сцене, мог помочь только лишь наш Пелютя…
Ну, и до конца спектакля то там, то здесь в зале раздавались приглушенные взрывы хохота.
Но главное, о чем я постоянно думал всю первую половину февраля – это как мне познакомиться с Жанной Игоревной. Я знал, как можно понравиться симпатичной мне врачице-преподавательнице, но не знал, как познакомиться с ней. Наши жизненные орбиты не то, что не касались друг друга – они проходили совершенно в разных плоскостях. Трудность была также в том, что я никого не мог привлечь себе на помощь – возможные в дальнейшем свидания должны были осуществляться при режиме строжайшей секретности.
Выход подсказала мне мама.
Она как-то пожаловалась, что зарплата выдается одновременно всем педагогам райцентра – и учителям, и всем другим, и ей приходится бежать, чтобы успеть получить деньги, с одного конца поселка – на другой. Ну, то есть из нашей школы – в ПТУ.
– А что, и медучилище получает вместе с вами? – небрежно спросил я.
– Я же говорю – все педагоги!
«Ага! – сказал я себе. – Вот как мы поступим…»
16 февраля, в день выдачи аванса, я прямо из школы вышел на тропу слежения. Я зашел в универмаг, который находился рядом со зданием училища, и через стекла огромных окон некоторое время наблюдал за всеми выходящими из него.
Я ждал, когда Жанна Игоревна выйдет с деньгами и зайдет в дежурный продмаг за покупками.
Темнело все еще рано, и часов в шесть я вышел из универмага и вынужден был стоять на морозе; иначе я мог пропустить свой объект!
Жанна Игоревна вышла из училища около восьми часов и, как я и думал, зашла в продмаг.
Я оставался снаружи. И дождался того, чего ждал.
Она вышла с сумками, полными продуктов, и тут мне повезло. Спускаясь по скользким ступеням, она поскользнулась, но я был рядом и подхватил ее за локоть, не давая упасть.
– Что же вы! – сказал я, помогая ей спуститься по ступеням. От нее приятно пахло какими-то незнакомыми духами. – Ну-ка, давайте-ка сюда сумки!
Я забрал из рук оторопевшей от такой настойчивой галантности женщины обе сумки и сказал:
– Пойдемте, таким женщинам не пристало самим носить тяжести! С ними рядом должен быть паж!
Она сказала, искоса глядя на меня:
– Это вы в смысле моего возраста? Мол, самой не донести?
– Это я в смысле своего возраста! Мол, не тяну ни на что более, как быть вашим пажом!
Она улыбнулась. Мы уже шли, свернув с площади, по улице Ленина. Фонари еще не горели, и мы не видели лиц друг друга.
– Ну, коли так, давайте знакомиться. Меня зовут…
– Жанна Игоревна! – закончил за нее я. – Кто же не знает такую симпатичную и молодую женщину! А я – Анатолий!
– Ну, тогда и вы называйте меня просто Жанной, – судя по голосу, она улыбалась. – А то я буду думать, что вы и вправду считаете меня старушкой.
– Только наедине, Жанна! Я все-таки пока еще школьник, и не могу компрометировать преподавателя. Хотя восемнадцать мне уже исполнилось, точнее – исполнится ровно через пять дней.
– Так вы родились 21 февраля?
– Да.
– Неудачный день рождения, верно? Как бы сводит «на нет» мужской день – 23 февраля…
Мы шли не торопясь, потому что только что вспыхнули фонари, белый-пребелый снег искрился под ногами и так приятно похрустывал под нашими подошвами. И мне казалось, что я давным-давно знаком с этой женщиной…
Так мы и подошли к ее дому. Он оказался не очень далеко – на пересечении Чапаевского переулка и улицы Ленина.
– Давайте сумки, – сказал Жанна, открывая калитку. – Спасибо за помощь.
– Не за что! – Я передал ей одну сумку, потом взял в свою ее свободную руку и, сняв варежку, легким поцелуем прикоснулся к тыльной стороне маленькой ладошки. – Думаю, еще увидимся!
И, отдав вторую сумку, я пошел домой. Не оглядываясь.
Во мне все ликовало! Свой следующий шаг я уже давно знал.
Слежка и стояние на морозе не прошли для меня даром – я простыл, и три дня пил таблетки от кашля «кодеин». Никто в то время не знал, что это – опиат, легчайшая фракция опия. Сначала из опия-сырца получают кодеин, потом морфин, и затем – героин.
Я-то это знал – в моей прошлой жизни кодеина в продаже давным-давно не было. А это было просто волшебное средство – уже на третий день я почти не кашлял и смог пойти в школу.
Нужно было решать вопрос о дне рождения.
Договорились так – день рождения я отпраздную в два этапа.
Первый – 21 февраля, дома, с близкими друзьями. Сюда я отнес (и пригласил) Миута, Чернявского, Боброва, Нельку, Надьку, и свою эстрадно-инструментальную группу: Женьку, Борьку и девчонок.
Родители обещали приготовить все и уйти, так что мы могли веселиться как хотели.
А в ближайший выходной у Миута была свободной квартира – его родители уезжали на сутки в Патриотово (если помните, там у Миутов жили родственники, и мы с Валеркой именно у них останавливались, когда дебютировали в тамошнем ДК в бабочках на танцах).
Валерка пригласил желающих из нашего 11 «В» устроить складчину и отпраздновать мой день рождения. Теперь уже – классом.
Так и порешили! И никто не был обижен! Ну, не мог я разместить человек тридцать у себя за столом!
Итак, мой день рождения наступил.
И 21 февраля вечером, я откупорил бочонок с настоящим азербайджанским красным виноградным вином, сделанным моим дедом и привезенным специально для празднования моего восемнадцатилетия еще осенью. Когда деды переехали жить к нам.
Стол был накрыт, горели 18 свечей – гигантский шандал сделал Валерка.
Мне преподнесли коллективный подарок – сверхплоские часы «Слава».
А Миута отвел меня в коридор и сказал, доставая из внутреннего кармана своей «Москвички» длинный сверток.
– Тебе Любаня из медучилища велела передать!
Я развернул бумагу, Внутри был футляр и открытка в виде удлиненной полосы. На ней были рисунок – цветы, и надпись:
С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! ЛЮБВИ, СЧАСТЬЯ, УСПЕШНОГО ОКОНЧАНИЯ ШКОЛЫ!
21 февраля 1966 г ЖАННА
А в футляре оказалась авторучка с золотым пером.
– Это от кого? – спросил любопытный Миут.
– Потом! – я махнул рукой. – Давай-ка к столу!
Так что мы пили виноградное вино, кушали приготовленное мною и девчонками печеное мясо (кстати, наша несовершеннолетняя «четверка» пила лимонад), и танцевали.